ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ ИНТЕГРАЦИИ НАУК О ЧЕЛОВЕКЕ
Современное состояние психофизиологии, которая, как представляется (в отличие от ее традиционного узкого понимания), в последние годы все больше приобретает черты синтетического раздела психологии и физиологии человека, характеризуется ярко выраженным интересом к системному анализу принципов функционирования организма и личности или — соотношения биологического (физиологического) и социального. Основоположниками этого направления в отечественной науке являлись А. Р. Лурия [237—240] и П. К. Анохин [78—81]. Методологически наиболее полно, по нашему мнению, этот (системный по своей сути и содержанию) подход на определенном этапе развития науки был реализован в теории функциональной системы, разработанной П. К. Анохиным.
Теория П. К. Анохина, с одной стороны, развивает и одновременно критически пересматривает основные положения физиологического учения И. П. Павлова, а с другой — вводит некоторые качественно новые понятия и представления о специфических механизмах динамической организации активности в целостную систему поведенческого акта.
Первоначально в исследованиях школы И. П. Павлова психические и физиологические условнорефлекторные процессы сопоставлялись и даже отождествлялись. При этом сам И. П. Павлов вначале считал, что «здесь (в условном рефлексе. — М.Р.) имеется полное слитие, полное поглощение одного другим, отождествление» [295, с. 521]. Однако позднее, говоря о своем учении, И. П. Павлов отмечал, что оно «совершенно исключило из своего круга психологические понятия» [там же, с. 385]. К сожалению, об этом иногда забывается, и сейчас еще можно встретиться с излишней психологизацией павловской теории и терминологии. Отражение объективной реальности в рамках условно- рефлекторной теории затрагивало лишь физиологические процессы и реализуемые на их основе примитивные поведенческие акты. Таким образом, учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности создало только предпосылки для изучения системных механизмов поведения человека и животных.
На основании опыта павловской школы и собственных экспериментальных исследований П. К. Анохиным была разработана уже упомянутая теория функциональной системы. Его исследования, в частности, показали, что некоторые периферические эффекты в условиях целостного организма не могут быть объяснены на основании только причинно-следственных связей каждого из них со стимулом. Одновременно автором было обосновано, что совокупность отдельных эффекторных проявлений или их сочетаний не образует целостного поведенческого акта, а лишь их согласованность (на физиологическом и психологическом уровнях) определяет суммарное выражение и сам феномен поведения. Таким образом, в теории П. К. Анохина на смену представлениям о стимуле и реакции выдвигается положение о целостной (психофизиологической) организации любого поведенческого акта и о его интеграции из частных механизмов. Далее П. К. Анохиным было показано, что поведенческий акт определяется не предшествующим и запускающим его стимулом, а конкретным результатом, на достижение которого направлен этот акт. Тем самым в структуру поведенческого акта включалось целеполагание, без которого невозможно объяснение адаптивной деятельности организма и личности, и которое уже никак не соответствовало примитивным представлениям рефлекторной теории.
Изучение соматических и вегетативных функций позволило П. К. Анохину сделать заключение, что внутренние механизмы, участвующие в целостной интеграции поведенческого акта, организованы как функциональные системы, образующиеся из динамически мобилизуемых структур (морфологических, физиологических и — добавим — психических), при этом компоненты той или иной структурной принадлежности мобилизуются и вовлекаются в функциональную систему только в меру их содействия получению запрограммированного («ожидаемого») результата. П. К. Анохин не обращался к вопросу о том, откуда идет это программирование, а моя попытка ответить была предпринята значительно позднее[1].
Согласно теории П. К. Анохина (разработанной в рамках условно- рефлекторной парадигмы), операциональная архитектоника функциональной системы поведенческого акта включает в себя ряд стадий или составляющих афферентного синтеза. К ним относятся: мотивационные влияния, прошлый опыт, пусковая и обстановочная (ситуационная) афферентация, принятие решения (рациональный компонент), формирование акцептора результата действия (поведенческого акта), его цели и программы действий, а затем — выполнение действия, получение результата и сличение его с акцептором действия (идеальной моделью).
В своей теории автор вводит понятие «опережающего отражения» параметров будущего стимул-результата, локализуя его в рецептивных полях, так как в континууме поведения каждый стимул-результат не только ожидается, но и активно «запрашивается» из внешней (или внутренней) среды. С точки зрения современной науки несомненный интерес представляет объединение в теории П. К. Анохина мотивационных установок и целеполагания в единый континуум с физиологическими приспособительными реакциями на основе интегративной деятельности организма и личности как единого и неделимого целого. Развивая эти положения, можно высказать еще одну гипотезу о том, что «глубокие» отличия в регуляции физиологических и психологических функций лежат более в области наших традиционных представлений, нежели в области их структурной и функциональной организации. На первый взгляд в сформулированном положении может быть усмотрен возврат к павловским представлениям, однако это не так, потому что речь в данном случае идет не об «отождествлении» психического и физиологического, а о признании единства и глубочайшей взаимосвязи этих процессов.
Весьма показателен пример взаимообусловливания физиологических и поведенческих реакций, который приводит сам П. К. Анохин для демонстрации «внешних» и «внутренних» циклов физиологической деятельности организма:
- 1) обеднение организма и крови водой в результате различных потерь (например, как следствие высокой температуры и потовыделения) повышает осмотическое давление крови;
- 2) гипертоническая кровь раздражает определенные центры гипоталамуса и приводит к генерализованному возбуждению подкорковых и корковых структур головного мозга — эта генерализация возбуждения формирует субъективное ощущение жажды;
- 6) ощущение жажды толкает человека на ряд поведенческих актов, направленных на разыскание воды;
- 4) прием воды и поступление ее в кровь восстанавливает константный уровень нормального осмотического давления (7,6 атм), и ощущение жажды исчезает [81, с. 121].
К этому, вероятно, можно добавить одну маленькую деталь, которой «не заметил» П. К. Анохин, — ощущение жажды исчезает сразу после приема воды, когда она еще не могла поступить в кровь и как-либо повлиять на осмотическое давление. Это может рассматриваться как свидетельство того, что реализация прогностических функций и взаимодействие (взаимообусловленность) психологических и физиологических реакций являются еще более сложными, чем это сейчас представляется.
Центральным звеном общей теории функциональной системы является признание системообразующей роли результата деятельности и его приспособительное (адаптивное) значение. С этой точки зрения результат никогда не является случайным, а прогнозируется системой уже на самых ранних стадиях в виде осознаваемой или актуально неосознаваемой цели, в процессе достижения которой и осуществляется интеграция функциональных систем различных уровней — от высших мотивационных и социально-психологических до сугубо биохимического уровней, во всех случаях выступающих в своем системном единстве. Высшим уровнем такой интеграции являются поведенческие акты, из которых слагается любая деятельность. И в этом смысле общая теория функциональной системы объединяет категорию деятельности с категорией функционального состояния, которые, по сути, представляют две разновидности адаптивной деятельности — внутренней и внешней.
Изложение теории функциональной системы, во многом составлявшей методологический базис проведенных исследований, было бы неполным и непоследовательным без упоминания о концепции развития или «системогенеза в онтогенезе», в которой основной акцент смещается на исследование базисных (исходно присутствующих) и присущих человеку как представителю вида Homo sapiens физиологических функций, с одной стороны, и психических функций, реализуемых на основе первых — с другой, или, пользуясь терминологией П. К. Анохина, «созревающих».
П. К. Анохиным было сформулировано несколько основных принципов системного развития функций, из которых мы остановимся лишь на двух: принципе опережающего развития генетически обусловленных компонентов системы и принципе консолидации компонентов в функциональную систему деятельности. Если обратиться к онтогенезу, то уже со стадии нервной трубки выявляется доминирующая роль нервных структур как основного фактора интеграции развития (эмбриогенеза) всех системных процессов. Уместно подчеркнуть, что функциональные системы новорожденного являются относительно «инвариантными», так как любое сколько-нибудь существенное отклонение от эволюционно-генетических «нормативов» в структуре или функции обрекает организм на гибель. Но эта — исходно заданная и строго ограниченная в своем диапазоне — инвариантность в процессе онтогенеза обретает чрезвычайно широкий диапазон изменчивости, и в результате мы видим самое широкое разнообразие соматических, физиологических и психологических типов людей — от физически слабых до атлетов, от умственно отсталых до гениев и т.д. Это, вне сомнения, обусловливается тем, что, кроме витально-необходимых, каждый организм несет в себе громадный набор «дополнительных» генотипических признаков, вследствие чего один человек и отличается от другого. К этому можно добавить, что кроме врожденных функциональных систем, необходимых для выживания, все остальные (образующиеся в постнатальном периоде, в том числе — социальные функции) характеризуются не только неравномерностью развития, но и существенной гетерохронностью созревания. И чем выше уровень их организации, тем в большей мере они принадлежат к приобретенным (особенно это касается высших психических функций, являющихся однозначно приобретенными), тем они изменчивее и «ранимее» при воздействии любых факторов как «генетически незащищенные».
Исходя из сформулированных положений, вопрос о разделении сфер исследования между психологией и физиологией имеет лишь одно очевидное решение — комплексность. Однако на сегодняшний день эта проблема является наиболее трудной как в связи с определенными различиями в понятийном аппарате «двух» наук о человеке, так и в «нюансах» методологических подходов. Представитель каждой из исследовательских школ (психологической или физиологической) нередко оказывается психологически неспособным воспринять аргументы своего «оппонента», поскольку они не соединяются с его традиционными представлениями о предмете исследования. Философы предпринимают здесь «миссионерские» походы (пример тому — создание института Человека), но, как нам представляется, процесс интеграции двух наук лежит во «временной плоскости» и определяется мерой вызревания потребности конкретных специалистов в привлечении психологического или физиологического знания для завершения или дополнения своих представлений. Наибольшая трудность на этом пути состоит в узкой специализации конкретных специалистов, ограничении научных поисков и не только отдельных специалистов, но даже целых научных школ узкой феноменологией (ЭЭГ, биохимические процессы и т.п. — в физиологии, или, например, только память или только внимание в психологии). Общетеоретические вопросы и обобщения в масштабе личности или индивидуальности в таких исследованиях нередко появляются лишь в виде некоего побочного продукта.
Тем не менее в теоретической сфере мы имеем достаточно общее согласие в признании глубокой и органической взаимосвязи психологического и физиологического. Но при переходе к практике теоретическое согласие остается все в той же области теории, как представляется, в силу причин сугубо психологического характера, заложенных в психологии самых исследователей, а именно — обусловливаемых тем, что перенос теоретических принципов в практику может разрушить традиционные убеждения не только тех или иных специалистов, но и некоторые укоренившиеся в общественном сознании догмы.
Еще в 1907 году У. Ослер [615] отмечал, что «типичный коронарный пациент является не чувствительным невротиком, а крепким, энергичным умственно и физически, резким и честолюбивым человеком, показателем энергии которого является стремление всегда на полной скорости вперед». Но врачи признали существование этих психологических коррелятов коронарной болезни лишь через 70 лет. Справедливо будет признать, что пока не так уж много психологов, которые способны увидеть в этом поведенческом паттерне предрасположенность к гипертонии. Тысячекратно подтвержденные идеи 3. Фрейда о психосоматической патологии, сформулированные еще в конце XIX века, для многих врачей все еще остаются некой теорией, существующей далеко за пределами их повседневной практики.
В проведенных исследованиях не ставилась глобальная задача рассмотреть психофизиологическую проблему — это могло бы служить предметом самостоятельного исследования. В этом кратком отступлении хотелось лишь подчеркнуть, что психологическое знание не существует «над физиологическим», оно непосредственно и имманентно присутствует в нем.
Уже более века назад Клод Бернар [94, 95] создал учение о постоянстве внутренней среды организма, которое, по выражению Джона Б. Холдейна [408], стало самым плодотворным из когда-либо созданных физиологами. Главная идея К. Бернара заключалась в том, что поддержание постоянства внутренней среды осуществляется в результате координированной деятельности всех витальных механизмов, обеспечивающих непрерывное восстановление генетически обусловленных параметров внутренней среды при любых «возмущениях» извне.
Эта концепция получила дальнейшее развитие в работах Уолтера Кеннона [192, 444, 445], который ввел в физиологию термин «гомеостаз» (от греч. «подобный» и «состояние»), подчеркнув в этом наименовании, что речь на самом деле идет о весьма вариативном (в известных пределах), динамическом образовании или функциональной системе гомеостаза. Однако в своих подходах У. Кеннон еще не выходит за рамки традиционной физиологии. Затем термин «гомеостаз» приобрел значение некоего обобщающего понятия, отражающего все разнообразие частных проявлений стабильности биологических систем, но психологическая составляющая, как бы по умолчанию, оставалась вне этих концепций. Перенос физиологических подходов на психические функции, как уже упоминалось, принадлежит Зигмунду Фрейду, а в отечественной науке этот принцип получил отражение также в уже упоминавшейся ранее работе В. И. Медведева [250, с. 104], сформулировавшего основные положения общей теории адаптации и предложившего рассматривать «поведенческую адаптацию... как один из компонентов регуляторных механизмов гомеостазиса» вообще. Исходя из этих теоретических положений, нами осуществлялись планирование экспериментальной работы и анализ ее результатов, естественно, с учетом тех «технических» ограничений, которые боевые условия налагали на возможности использования тех или иных методов.
- [1] См. в кн.: Решетников М. М. Психическое расстройство. СПб. : Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2008. С. 30—52.
