ОРИГИНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Переходя теперь непосредственно к обзору того, что создала русская литература за первые столетия своего христианского существования, будем держаться тех же рубрик, которые намечены были при обозрении письменности переводной: это даст и больше наглядности и облегчит представление о взаимоотношении этих двух ветвей литературы — переводной и оригинальной.

Священное писание. Что касается священного писания, то много здесь, конечно, сказать не придется. То, что было передано нам от кирилло-мефодиевской эпохи, что было переведено в Болгарии в Симеоновскую эпоху, это все и составило основной фонд, которым и продолжали пользоваться на Руси довольно долгое время. О самостоятельной деятельности в этой области, конечно, не может быть и речи; что касается переводов, то дело вперед не шло очень долго. По крайней мере, только в конце XV в. у нас впервые появляется полный текст священного писания Ветхого и Нового Завета: это так называемая «Геннадиевская Библия» (старейший ее список 1499 г. в Синодальной библиотеке). До этого времени приходилось довольствоваться и довольствовались тем, что было завещано от кирилло-мефодиевской эпохи. Если в этом направлении что-либо и делалось, то это сводилось не к новым переводам текстов священного писания, а к исправлению, подновлению устаревших или искаженных прежних; но и этого рода деятельность, даже в незначительном объеме, прочно не может быть констатирована до XIV в.

Богослужебная литература

То же до некоторой степени надо сказать и о литературе богослужебной; но здесь все же сама жизнь вызывала к творчеству, хотя бы и подражающему готовым образцам. Появились у нас свои русские святые, свои праздники, требовавшие своего специального богослужебного выражения; поэтому мы и видим, что уже в XI в. у нас, по образцу византийских, создаются службы, например, новоявленным мученикам Борису и Глебу, Николаю Чудотворцу по случаю перенесения его мощей в Италию и др.

Богословско-учительная литература

Что же касается других произведений непереводной церковно-богословской литературы, то в этот период она также не могла быть особенно велика. Условия, при которых развивалась древнехристианская русская литература, должны были прежде всего породить в значительном количестве литературу, во-первых, поучительную, во-вторых — полемическую: литература поучительная требовалась для того, чтобы разъяснять новообращенным и обращаемым истины христианского вероучения, внедрять новое христианское миропонимание; литература полемическая необходима была для того, чтобы ограждать русских от посторонних влияний, искоренять остатки (конечно, первое время весьма крупные) прежнего, дохристианского миросозерцания. И та и другая были, следовательно, насущной потребностью. Действительно, оба эти рода литературы и представлены довольно обильно в Древней Руси, но представлены они, главным образом, литературой не оригинальной, а опять-таки переводной. Литература проповедническая, поучительная, была настолько многосторонне развита в самой византийской литературе, что в этом отношении трудно было оказаться самостоятельным русскому проповеднику, особенно если иметь в виду взгляд на иноверие, прочно и определенно установившийся в Византии и усердно прививаемый греками и нам, а также тот низкий уровень развития русской массы, к которой обращалась эта литература: истины, которые нужно было внедрить недавно крещенному славянину, давно уже выдвинуты и разработаны в литературе старой по культуре Византией, к тому же опытной теперь в деле миссионерства. Поэтому и видим, что наша непереводная учительная литература находится под сильным влиянием, чуть не давлением византийской, составляя литературу, так сказать, полусамостоятельную. Кроме того, чтобы составить самому поучение, которое бы разъясняло истины христианской веры, нужно было обладать основательной богословской подготовкой, чего, конечно, у древнерусского духовенства первое время ожидать было трудно. Эта подготовка предполагает уже наличие общего образования, долгое время существования нового миросозерцания. Поэтому, конечно, эта литература и не могла получить особого самостоятельного развития, то есть, лучше сказать, она развивалась скорее количественно, продолжая качественно оставаться все на той же ступени — ступени то большего, то меньшего подражания византийским образцам. Представителями этой литературы должны были прежде всего быть те лица, на которых лежала официальная обязанность распространять христианское учение, то есть прежде всего те же греки, которые приехали к нам в качестве миссионеров. Конечно, все эти лица должны были чувствовать себя совершенно чуждыми русскому народу, и уже поэтому много оригинального дать они не могли, и — самое большее — могли лишь приспосабливать свою греческую (для нас переводную) литературу к условиям русской жизни. Эти общего характера соображения показывают, что мы, имея в виду немногочисленность дошедших до нас от киевского периода учительных памятников, не имеем в данном случае права предполагать, что мы очень далеки от представления о настоящем объеме древней учительной литературы и что литература эта на деле захватывала гораздо более широко наше общество, чем это мы знаем теперь: этого быть не могло; можно быть уверенным, что наши знания о древней поучительной литературе могли бы увеличиться, но только количественно, если бы, например, было открыто еще много памятников, а не качественно; в этой литературе мы встретим повторение тем, уже известных из византийской литературы, большей частью знакомых нам по переводам и на Руси. Литература византийская проповедническая является в них лишь приспособленной к условиям русской жизни, ее невысокому уровню. Такого рода памятником является, например, целый литературный переводной сборник — «Измарагд»^[1], содержащий в себе массу различных поучений, затем такой сборник, как «Златоструй», переведенный в Симеоновскую эпоху. К числу таких сборников относится и «Златая Цепь» — поучения на дни Великого поста — прототип нашего «Злато- устника», и другие подобные сборники. Все эти сборники — «Измарагд», «Златоструй», «Златая Цепь» и другие оказались вполне подходящими к русской почве и, полные произведений, носящих авторитетные имена учителей христианской церкви, продолжали существовать в обращении в течение очень долгого времени. По образцу этих-то переводных, вошедших в эти сборники поучений возникали и поучения оригинальные. Но при особенном взгляде на личность автора, который господствовал в древности, не только большинство авторов таких поучений, смиренно скрывших и просто не называвших своего имени, осталось нам совершенно неизвестным, — более того: к поучениям, особенно понравившимся читателям, придавалось какое-либо знаменитое имя, чаще всего Златоуста или Василия Великого и др.; с этим именем поучение, получая больше доверия, поступало в обращение^[2]. Такие поучения обращаются вместе с подлинными, и только научная критика, и то не всегда, вскрывает их принадлежность русскому автору и киевскому периоду; таковы, например, многочисленные «Слова» со стереотипным заглавием «Како жити христианам»; в числе их, несомненно, есть и переводные, и переделанные из переводных, и свои подражания этим переводам.

• [1] О нем специальная монография В. А. Яковлева «Опыт исследования Измарагда»(Одесса, 1893 г.).
• [2] Это перенесение чужого знаменитого имени на анонимное произведение былотем легче, что это анонимное произведение было подражанием, иногда близким и удачным, тому или иному творению знаменитого, авторитетного писателя греческой церкви.