Методология институционального и неоклассического анализа

Развиваемые компетенции:

знать

• • основные принципы мэйнстрима и институционализма;
• • критерии верификации экономических теорий;
• • вклад российских экономистов в развитие институциональной теории;
• • принцип соответствия П. Самуэльсона и критерии равновесия;
• • основные школы институционального анализа;
• • понятие института и институциональных изменений (типы);
• • виды трансакционных издержек;
• • что такое эффективность института;
• • институциональные эффекты;
• • представителей институционализма по различных школам с конкретизацией вклада каждого;
• • определение трансакции и их типы;
• • отличия организации от института;
• • современные теории фирм и коллективного поведения;
• • модель М. Олсона;
• • подход Д. Норта к описанию институциональных изменений;

уметь

• • выделять факторы институциональных изменений;
• • давать характеристику типам институтов и институциональных изменений;
• • применять трансакционную функцию к моделировании трансакционных издержек;
• • приводить примеры неэффективных состояний институтов, дисфункций;
• • классифицировать трансакционные издержки;

владеть

• • техникой институционального анализа;
• • критериями эффективности функционирования институтов;
• • сравнительным анализом результатов институциональных школ, включая старую, новую школу и французский регуляционизм.

Современное состояние экономической науки

Простота и сложность экономических теорий: проблема верификации

Человеческая жизнь сложна своей простотой. Попытки каким-то образом объяснить ее сводятся к тому, чтобы, в конечном счете, дать толкование поведению самого человека и (или) явлений им порождаемых. Однако одной из серьезнейших проблем, относимых к области методологии экономического знания, выступает проблема его верификации в совокупности с проблемами предмета и метода анализа. Стоит указать, что проблематика "проста – сложность" экономических теорий в определяющей мере обеспечивается названными тремя компонентами, слагающими методологию современной экономической науки.

Вопрос о методе – вопрос о соотношении фактов и теории, эмпиризма и рационализма.

Под верификацией экономического знании будем понимать некий набор способов установления его истинности, поиск доказательства адекватности теории, а следовательно, поиск необходимых эмпирических фактов.

В целях верификации в качестве ее важнейших принципов было разработано несколько позиций. Проблема верификации стала сугубо институциональной, поскольку затрагивает наше представление о том, что является простым и сложным знанием. Именно верификация и дает информацию об истинном знании, и именно этот процесс – завершающая стадия формирования подлинной научной теории, следовательно, по существу связывает простые на первый взгляд события экономической реальности и сложные их объяснения. Экономическое и экономико-математическое моделирование выступают неким компромиссом между простотой и сложностью, причем упрощение происходит при проектировании, создании самой модели, какой бы сложной она ни была. Кстати, ее сложность порой делает искажение действительности очень существенным, что обесценивает усилия по созданию данной модели. Вот, видимо, почему шведский экономист Гуннар Мюрдаль (1898–1987), как известно, довольно скептически смотрел на возможность использования сложных математических моделей в экономическом анализе.

Современная экономическая наука становится все более релятивной, диверсифицированной, плюралистичной. Эти три состояния во многом определяют методологический круг проблем развития экономического знания. В этой главе будут рассмотрены три аспекта сложности экономического знания – верификация, особенность представления модели человека и прогнозная функция экономической науки, а также специфика исторических условий, в которых экономическое знание создается.

Еще австрийский экономист Людвиг фон Мизес (1881– 1973) отмечал, что вся особенность экономики как науки, отличающая ее от других наук, состоит в том, что в данном случае исследователь – человек изучает то, частью чего, причем неотъемлемой, он является. По этой причине его субъективные предпочтения находят отражение в проводимых исследованиях, на какую угодно сложную математику они бы ни опирались.

Поскольку экономическая наука преследует цель описания, объяснения, предвидения событий нашей жизни, а также направления действий людей в определенном направлении, постольку и наибольшее распространение в экономике как дисциплине получают соответствующие модели четырех типов.

Исходя из вышесказанного можно заключить, что методологические проблемы экономики разворачиваются вокруг трех ключевых пунктов научного познания: предмета экономической науки; метода экономической науки; верификации экономического знания и формулировки теории. То, как происходит решение перечисленных вопросов и определяет простоту и сложность теории, а также эффективность применения самого экономического анализа.

Одной из наиболее популярных позиций была и для многих неоклассиков остается по настоящее время позиция, согласно которой истинность экономического знания определяется методологическими нормами неопозитивизма. С этой точки зрения верификация предусматривает научность, логическую строгость знания, соответствие опыту, правила перевода на язык практики^[1]. Главенствующей здесь оказалась идея американского экономиста М. Фридмена (1912–2006) о том, что экономическая теория не зависит от предпосылок.

Таким образом, простота и сложность экономических теорий представляет собой своеобразную функцию человека, точнее, модели человека, принимаемой той или иной интеллектуальной доктриной, а также взглядами на критерий верификации, в качестве одного из которых выступает прогноз.

В экономической науке получила широкое распространение в качестве базисной методологической установки модель человека – максимизирующего иррационального субъекта. Согласно этому подходу, разделяемому большинством представителей ортодоксальных течений и нового институционализма, экономика считается гомогенной системой, в которой действуют одинаковые максимизаторы удовольствий, механизм цен признается гибким, работающим без издержек и точно сигнализирующим обо всех изменениях на рынках. Однако различные "модели действия" приводят к существенно отличающимся промежуточным результатам часто при совпадении результата в области регулирования на государственном уровне.

Традиция моделирования человека заложена классиками экономической науки, которые считали такую модель "категорическим императивом" развития экономического анализа, его базовой предпосылкой.

Поскольку цели общества сводились к необходимости максимизации благосостояния, т.е. наиболее полном удовлетворении имеющихся потребностей при располагаемом наборе ресурсов и технологий, постольку и индивид должен быть представлен как утилитарист, тем более что такая черта характера (модель поведения) приводила к строго конкретному набору действий в рыночных сделках.

Фактически программировался механизм "невидимой руки", а у экономистов появлялся удобный аналитический инструментарий. Однако такая модель человека не была единой для различных экономических школ. Каждая из них добавляла что-то свое в эту базовую модель, особенно в том случае, если предшествующий анализ не давал убедительных объяснений экономической действительности. Так возникали расхождения в области наиболее важной предпосылки экономической науки – вопросе предпочтений и ограничений, потребностей и выбора. Историческая эволюция модели человека в экономике – от Homo oeconomicus до экономической модели человека изобретательного, оценивающего, максимизирующего (REMM), т.е. человека, стремящегося к эксперименту, поиску, модели ограниченной рациональности, переменной рациональности, модели неявного и рассеянного знания неоавстрийской школы, модели современных социоэкономистов, утверждающих, что рациональное поведение индивида протекает в условиях, заданных структурой личности (личные удовольствия, полезность) и структурой общества (нравственный долг), модели плюралистической мотивации и т.д., – происходила по такой траектории, что в основу практически любой экономической модели человека до сегодняшнего дня закладывались те или иные поведенческие гипотезы, вытекающие из представлений о биологической сути поведения человека^[2].

Формирующая неоклассический подход модель экономического человека не позволяет учесть инерции индивидуального и коллективного поведения, социальной регидности, коренящейся в зависимости от прошлого развития. Безусловно, прогресс в области биологии, генетики, психологии, нейрохирургии когда-нибудь предоставит возможность экономистам более точно определить модель человека, экономическое содержание направленности его инстинктов, привычек, обычаев, вкусов, типов характера, психических проявлений. Все эти характеристики предопределят выбор, а значит альтернативные издержки использования ресурсов, их аллокацию, технологию, цены и потребительские эффекты.

Однако и сегодня, и в будущем закладка в основу теории какой угодно совершенной экономической модели человека не может привести к целесообразному (более или менее точному) описанию экономических реалий этой теорией. Такая модель всегда будет в определенной степени несовершенна, и не по причине затруднений в оценке (какую теорию можно считать приближенной к практике), и не из-за разного уровня абстракции, избранного в этих моделях – а вследствие того, что моделированию подвергается моносвойство человека или в лучшем случае некий набор свойств. Данная совокупность свойств автоматически считается присущей любому субъекту хозяйственной деятельности, а ведь со значительной долей вероятности в конкретный момент времени наиболее весомым может оказаться то свойство или факторный признак поведения человека, не учтенный в принятой модели. Поэтому происходит гомогенизация микроэкономической модели поведения человека, которая воспроизводится в качестве базового методологического принципа при проведении экономических исследований.

Таким образом, ни одна школа западной экономической мысли не обошла проблему, связанную с моделью человека в экономической теории. Причем центральное место в методологической дискуссии на протяжении нескольких десятков лет занимает верификация модели человека в экономической науке наравне с проблемой верификации самих экономических теорий. Методологическое значение вопроса верификации состоит в том, что верификации должны быть подвергнуты предпосылки экономического анализа (одна из них – модель человека) и выводы или прогнозы, которые может обеспечить конкретная теория. Если имеем некоторую теорию, то функциональная связь предпосылок и выводов (прогнозов) очевидна. Неадекватные экономической жизни допущения вряд ли могут привести к правдоподобным выводам (прогнозам).

Особенность социальных наук в том и состоит, что в теории возникает целый комплекс задач по эмпирическому обоснованию предпосылок и проверке выводов, в то время как промежуточные установки анализа остаются без должного внимания. Мы хотим сказать о пренебрежительном отношении к передаточному механизму, который должен представлять интерес как в теории, так и при проведении мероприятий экономической политики. Например, между неокейнсианством и неоклассикой, кроме отмеченных нами расхождений в методологических основах, существуют промежуточные (их можно назвать рабочими) разногласия в отношении стабильности скорости денежного обращения, реагирования процентных ставок на изменения в денежном предложении, эластичности кривой инвестиционного спроса, гибкости механизма цен и производства в краткосрочном и долгосрочном периодах, рыночной саморегуляции. Последнее имплицитно^[3] следует из различий в принятых моделях человека и не может быть признано в качестве расхождения возникшего в процессе теоретического и эмпирического анализа. Эти расхождения далеко не все, которые можно было бы перечислить. Последующие авторы своими трудами увеличивали расхождение в инструментах анализа не только между данной школой и неоклассикой. В рамках самого кейнсианства появились три ветви: "гидравлическое кейнсианство", представленное моделью Хикса – Хансена, "восстановленный редукционизм", воплощенный в работах Клауэра и Леонхуфвуда, и "фундаменталистское кейнсианство", отраженное в трудах Джоан Робинсон и Шэкла^[4].

Неоклассическая школа тоже не является однородной. Чем объяснимо такое внутреннее разнообразие теоретических доктрин в основе которых лежат одни и те же допущения? Ответ на этот вопрос заслуживает отдельного крупного исследования. Однако считаем, что причина кроется не столько в желании каждого исследователя добавить что- то свое к существующему на данный момент теоретическому каркасу, сколько в превосходстве разнообразия, заключенного в п. 3, 4 на рис. 1.1, над разнообразием исходных предпосылок и моделей (п. 1–2 – редкость ресурсов, равновесие экономической системы, совершенная конкуренция, модели человека).

В нашей концепции намеренно отказываемся от демаркационного правила австрийского философа К. Поппера (1902–1994). Данное правило утверждает научность теории по факту ее принципиальной опровержимости, гак как любая ненаучная доктрина может быть подвергнута субъективной фальсификации и тогда потеряется граница между тем, что считать, а что не считать теорией, граница, отделяющая теорию от не теории. Кроме того, довольно трудно, согласно тезису Дюгема – Куайна, опровергнуть любую отдельно взятую научную гипотезу в силу невозможности определения точной причины опровержения, так как гипотеза проверяется совместно со вспомогательными предпосылками^[5]. Наша концепция предполагает двухконтурную модель верификации экономических теорий, в которой отражена зависимость внешней верификации от внутренней.

Если мысленно представить отсутствие п. 3 или 4 на рис. 1.1, то у экономистов не будет законченной теории и тогда наличие каких угодно предпосылок не имеет никакого значения, а выводы просто не могут быть получены.

Затраты на внешнюю верификацию становятся бесконечно большими. Однако если теория не в состоянии сделать точные прогнозы и (или) безразлична к исходным посылкам, которые имеют содержательное значение и, в основном, количественно неопределяемы, поскольку не выражены в виде наблюдаемых переменных, можно ли ее называть теорией?

Рис. 1.1. Методологическая цепь формирования экономической теории

Внутренние установления теориии параметры аналитического аппарата количественно измеряемы, следовательно, результаты верификации на данном уровне методологической цепи целиком определяются качеством статистических наблюдений и измерений, работой управлений статистики, что неоднократно подтверждалось в споре между кейнсианцами и монетаристами.

Значение предпосылок экономической теории при анализе (п. 4 на рис. 1.1) агрегированных величин и использовании установок ex ante и ex post (п. 3) пренебрежимо мало и еще более снижается в части рекомендаций и прогнозов (п. 5), хотя общая логическая связь, как мы и утверждали выше, между предпосылками и прогнозами конечно должна прослеживаться.

Убывание их влияния на экономический анализ и выводы при движении по "методологической цепи" происходит вследствие "большей силы" промежуточных установок и сформированного на их основе аналитического инструментария.

Что касается прогнозной функции экономической науки, то здесь имеются проблемы как у ортодоксов, так и институционалистов. Как правило, прогноз базируется либо на прошлых тенденциях, о развитии которых строятся предположения на будущее, либо связь с прошлым учитывается не столь явно как в первом случае, а делается предположение о развитии какого-либо явления экономической жизни, имеющего место в настоящий момент потому или иному сценарию, задаваемому математически. И в том и в другом вариантах используется трендовый статистический анализ. У прогноза есть одно существенное достоинство – гарантия верификации прогноза временем, но необходимо учитывать элемент случайности в совпадении прогноза с реальными параметрами (точность прогноза) и кумулятивную причинность, способную привести к выполнению прогноза к назначенному сроку и создать ощущение его правильности. Таким образом, точность прогноза не может быть критерием ценности экономической теории, несмотря на весомые преимущества в верификации перед исходными посылками теории, эмпирически проверить которые невозможно по определению.

Прогнозная функция экономической науки удовлетворяет наше любопытство о социальном будущем. Интересно знать как будут меняться количественные параметры экономики и уровень благосостояния, но как представить качественные сдвиги, смещение жизненных стандартов и ценностей, которые изменят самих людей? Нас интересует не столько то, как изменимся мы сами, сколько меркантильные количественные потребительские цели, обслуживающие ежедневную успокоенность. Экономисты сравнивают результаты прогноза с фактически достигнутыми параметрами, судят об эффективности работы своей модели, при помощи которой получен прогноз и описывается экономическое развитие. Но институционализация самого прогноза, разработанной и используемой экономической модели, неточности оценки и измерения, пониженная организационная эффективность статистических служб, – могут привести к существенным прогнозным искажениям, а следовательно, неправильно подтверждать или опровергать какую-либо теорию. Например, обнаруженная корреляция между колебаниями объема денежной массы и номинального национального дохода, а также денежной массы и ценами не может безоговорочно провозглашать справедливость монетаристской модели. Этот факт просто утверждает ценную для экономического анализа взаимосвязь между названными параметрами, но насколько она сильна и как будет трансформироваться с течением времени – это остается открытым для исследования и дискуссий. На наш взгляд, упрощение представляет собой разновидность искажения и поэтому говорить о совместимости неоклассики и институционализма невозможно без крупных изменений в структуре самих теоретических доктрин, так как парадигмально они расходятся.

Итак, прогнозная функция экономической теории не может служить ее верификатором, потому что она производная данной теории, а модель часто дает недостаточное количество величин, чтобы на них можно было построить проверяемый прогноз. Сокращение денежной массы, с одной стороны, приводит к падению совокупного спроса и снижает инфляцию и процентные ставки, но с другой – денег становится меньше, и чтобы получить право на обладание ими требуется предложить большую цену, т.е. процент, который имеет вокруг себя институциональную инфраструктуру, непозволяющую ему значительно снижаться при замедлении темпов инфляции и падении совокупного спроса, поскольку это оттолкнет международных инвесторов, негативно скажется на структуре портфеля активов и соответствующих мотивах и механизмах инвестирования, приспособленных к относительно высокому проценту.

Сработают два эффекта – блокировки (lock in) и гистерезиса. Общий результат будет зависеть от количественного соотношения действия этих эффектов и того, насколько сильно замедление инфляции и падение совокупного спроса способно противодействовать оказываемому сопротивлению, учитывая, что падение спроса включает и инвестиционную компоненту со всеми вытекающими последствиями. Но и верификация предпосылок и исходных моделей, на которых строится теоретический аппарат, тоже ничего не дает.

К предпосылкам экономической науки, существовавшим до последнего времени, на наш взгляд, вполне применимо попперовское правило демаркации – любая предпосылка в принципе опровержима, кроме трех, на которых и должно покоиться здание подлинного экономического анализа:

• 1) хозяйственная система – есть функция человека;
• 2) экономическая наука (теория) – есть функция человека;
• 3) человек – есть биосоциальное существо, проявляющее себя полимодельно, так что выяснение причин этих проявлений превращается в экономическую тавтологию и перестает быть целесообразным, а споры вокруг этого отвлекают усилия экономического сообщества и растрачивают интеллектуальные ресурсы. Из первой и второй предпосылок следует, что хозяйственная система и экономическая теория – суть институциональные установления. Причем второе установение возникло хронологически позже как ответ на возрастание разнообразия и структурной сложности первого. В результате требовался инструмент, позволяющий справиться с возникающими проблемами и попять закономерности социального развития, чтобы этим развитием эффективно управлять, обеспечивая не только выживание увеличивающейся популяции людей, но и удовлетворение изменяющихся потребностей. Становление экономической классики через доктрину редкости, конкуренции, ценности, полезности (полезность как главный источник ценности), "невидимой рукой" заретушировало названные исходные принципы, подменив их методологическим индивидуализмом. Эта скрывающая экономический мир вуаль была приподнята институциональной теорией. По будет ли снята совсем?

Хотелось бы обратить внимание на то, что в полемике по поводу возможности совмещения некоторых теорий (неоклассики и институционализма) как раз, то вопрос предпосылок не случайно выпал из внимания. Дискуссия велась вокруг предмета исследования, целей и инструментов анализа, концептуальных возможностей теоретической доктрины в представлении адекватного образа функционирующей реальной экономики. То есть предпосылки не важны для создания ценной теории. Они ослабляются на стадии включения промежуточных установлений, которые непосредственно определяют инструменты конкретной экономической теории. Установления ex ante и expost более весомы для теории, так как количественно измеримы и формируют не только ее аппарат, но и практически передаточный механизм.

Поскольку экономическая теория необходима нам в качестве института, который генерирует модели экономической политики и модели действий, постольку и эффективность этого института, а следовательно, и подлинное назначение теории определяется не простой экономией трансакционных издержек, возникающих при организации процесса производства экономического знания, а способностью при помощи (или на основе) данной теории развивать, т.е. организовывать и управлять национальным хозяйством. И эта эффективность сравнительная.

Теория, имеющая влияние, должна сравниваться с теми, которые свое влияние на экономическую политику имели и потеряли, или с теми, которые еще не вступили в силу, но имеют на это неплохие шансы.

Таким образом, ценность экономической теории характеризуется даже не столько верностью предпосылок и точностью прогнозов, хотя эти условия снимать ни в коем случае нельзя, сколько точностью моделирования передаточного механизма экономической политики, его эмпирической подтверждаемостью. Из этого следует – одна экономическая теория отрицает другую в том случае, если имеет более сильную внутреннюю верификацию.

Процесс принятия решений агентами и поиск инноваций детерминированы случайными факторами, и вписываются в общую схему "проб и ошибок". При этом необходимо учесть, что социум развивается, не пренебрегая целями. Если бы и цели устанавливались исключительно стохастически, трудно сказать, к каким парадоксальным или катастрофическим последствиям это могло привести. Большинство целей устанавливается осознанно, поэтому представления об экономической эволюции должны быть несколько иными. Случайные факторы требуется совместить с факторами совсем неслучайными. Необходимость такого совмещения позволяет лучше представить выгоды институционального планирования, комбинирующего некую предзаданность с оценкой вероятности случайных изменений в институциональной матрице, к которым общество обязано быть готовым.

Существует мнение, что императивность свойственна только авторитарному планированию и никоим образом не совместима с индикативным планированием. "Роль плана состоит в том, чтобы – за пределами возможностей рынка – предлагать общий взгляд на экономическое развитие, помогая людям выбирать линию поведения..."^[6]. Только не понятно, как точно очертить границы рынка, его возможности и ситуацию, выходящую за пределы этих возможностей. Рынок не является обособленной от остальных частей экономической единицей, так же как и план не существует сам по себе, без точек приложения к конкретным хозяйственным проблемам, охватывающим и рынки. В плане всегда имеется некоторый набор целей, который и составляет императивность планирования. Подобная императивность прослеживается и при построении экономических теорий, например институциональной теории, в основе которой могут лежать следующие положения.

• 1. Современный институциональный экономический анализ (в начальной точке) не может базироваться только на учете индивидуальных предпочтений (отталкиваться от индивида), поскольку новые поколения людей появляются уже в определенном институциональном окружении, которое формирует менталитет, индивидуальную культуру этих людей, делает человека зависимым от социальных институтов.
• 2. Исходя из первого постулата оценка индивидуальной деятельности с позиций институционального анализа предполагает наличие в начальной точке институтов. Это соответствует принципу релятивизма экономической теории, поскольку начальная точка не бесконечно отдалена от современности, а находится где-то вблизи от текущего исторического интервала, на котором можно считать справедливыми наши теоретические построения. Если таким образом разрешается институциональная регрессия экономического анализа, то у нас появляются весьма устойчивые основания для институционального планирования.

Многие постулаты институционализма среди неоклассиков находят серьезных оппонентов, что вызывает ответную реакцию и заставляет институционалистов оправдываться. Иногда кажется, что чрезмерное увлечение доказательством наличия в экономике институтов, обоснованием их большой роли, искусственной организацией дискуссии вокруг определения экономического института инспирировано исключительно оправдательным комплексом. В таком случае этот психологический эффект служит главной причиной описательного характера институционализма, его схоластичности. Получается, что данный эффект спровоцирован ортодоксальной критикой и сам же себя усиливает, предоставляя возможности для новых критических замечаний, заставляя институционалистов искать внутреннее методологическое ядро собственной интеллектуальной системы и программы исследований, вместо того, чтобы давать объяснения практическим вопросам экономической политики, предлагать новые механизмы ее реализации.

• [1] Fredman М. The methodology of positive economics. Chicago University Press, 1953.
• [2] Автономов В. С. Модель человека в экономической науке. СПб.: Экономическая школа, 1998.
• [3] Лат. implicite – запутанно, спутанно, неявно.
• [4] Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело Лтд, 1994.
• [5] Блауг М. Методология экономической науки // Вопросы экономики, 2004.
• [6] Алле М. Условия эффективности в экономике. М.: Научноиздательский центр "Наука для общества", 1998.